Золотая планета. Пасынок судьбы - Страница 31

— Слезайте, обезьяны! — продолжил парень и засмеялся. Вокруг раздалось дружное пьяное ржание. Воздух на площади «покраснел». Я почувствовал непреодолимое желание окружающих, особенно небогатых и злых студентов, подправить этому типу его наглую рожу. Но всех сдерживал грозный вид охранников, сжимающих в руках оружие. Не огнестрельное, не пневматическое, как у обычной частной охраны, а боевое. Один игломет способен за секунду покрошить в фарш десятки человек, а их тут множество. Их величества давным-давно даровали знати такую привилегию — вооруженную боевым оружием охрану — много-много лет назад, чем те с удовольствием пользуются. И эти безликие парни, прошедшие горнило армии, бесчисленные горячие точки в разных уголках Солнечной системы, будут стрелять без колебаний. Им за это платят. А народ?… Что для аристократии народ? От власти откупятся, построят за свой счет для казны несколько крейсеров и эсминцев, пострадавшим выдадут компенсации… А жизнь не вернешь!

Вдруг из машины, сзади «сына Аполлона», вылезла девица с большой канистрой в руке. Золотая молодежь расступились, пропуская ее вперед. За эту девицу невольно цеплялся взгляд — от нее шел некий ореол власти: вроде ничем от остальных не отличалась, но чувствовалось, что она привыкла командовать окружающими. Какая-нибудь юная герцогиня, наследница главы одного из ведущих кланов, не меньше. Даже длинноволосый при ее появлении сменил выражение лица с хамовато-властного на влюбленно-заискивающее, и принялся что-то объяснять, кивая на «Фуэго».

Девочка выслушала, утвердительно кивнула и направилась в сторону «трибуны», распихивая собравшихся вокруг зевак. Охрана, человек пять, ломанулась следом, орудуя прикладами для убедительности, так что перед фифой мгновенно образовалось некое подобие людского коридора.

Пожалуй, стоит описать ее подробнее. Молодая шатенка с распущенными волосами ниже плеч, посеребренными по последней моде неформалов разноцветными блестками. На вид лет двадцати трех — двадцати пяти, то есть немного старше меня, но я, тем не менее, засмотрелся. Было в ней что-то, вроде аристократическое, и в то же время… Притягательное! Увидь я ее в обычной жизни, то есть, не будь она представительницей знати, обязательно бы попытался познакомиться. Если длинноволосый вызывал стойкую антипатию, то к этой милашке подобного чувства не возникало, хотя она из той же прослойки общества.

Несмотря на ореол власти, на фоне расфуфыренных друзей и подружек одета девчонка была скромно. Простые серые брюки и светлая искрящаяся блузка, завязанная на пузе узлом. Вот и весь туалет. Но и этот наряд был от самых модных кутюрье, стоимость его измерялась… Несколькими нулями! Накрашена тоже неброско — эдакая природная красота, подчеркнутость родных бледных линий. Чтобы так уметь одеваться и краситься, надо иметь определенный вкус и талант: одна моя знакомая как-то призналась, что в плане макияжа сложнее всего придать лицу натуральный цвет, а в плане одежды — одеться так, чтобы выглядеть скромно. Девочке удалось и то и то.

Пока я на нее пялился, она приблизилась к трибуне, и с грацией кошки, одним ловким движением (в котором угадывались ежедневные многочасовые тренировки), запрыгнула на немаленький броневик. Толпа молчала, теперь уже с интересом. Лысый с крыши как-то незаметно исчез, сенатор же стоял и сверлил ее глазами. По лицу его было видно, как он относится к ней и ей подобным, но достоинство сенатора не позволяет связываться с соплячкой. Его взгляд был полон вынужденного уважения — дескать, ты круче меня, маленькая дрянь, но ты тут никто и концерт мне не испортишь. И еще, кажется, он ее боялся.

Девчонка внимательно осмотрела гроб, обошла его кругом, протиснувшись между ним и сенатором, чуть не столкнув того с крыши, затем подняла руки вверх и воскликнула, обращаясь больше не к толпе, а к нацеленным на нее камерам крыс от пера:

— О, Великая и Справедливая демократия! Ты была с нами долгие-долгие годы! Но теперь пробил час, и настал твой черед покинуть эту обитель, оставив нас сиротами на грешной земле!

Нам будет не хватать тебя, о, Великая! Прости же нам обиды наши, мы же отпускаем тебя с миром, простив все обиды твои!

Обещаю! Мы будем вечно помнить твои идеалы! Да будет так и во веки веков! Клянемся!

Нестройный удалый рев голосов возле «Инспирасьона» дружно рявкунул: «Клянемся!»

— Надеюсь, в том, ином мире, тебе будет лучше, чем здесь, с неблагодарными нами! Покойся с миром!

После этого один из охранников передал ей канистру. Девчонка бодренько свинтила крышку, и облила гроб вонючей жидкостью с разных сторон. Я стоял недалеко и почувствовал едкий запах — какая-то резкая органика.

— Гори ты огнем, о мать Греха и Разврата, сестра Лжи и Падения, Убийца Свободных народов! — пафосно проголосила девчонка, затем в ее руке вспыхнул огонек зажигалки. — И никогда больше не воскресай на этой планете! Аминь!

Через секунду гроб полыхнул. Весело и игриво. Пламя — первое веселое нечто во всем этом фарсе. Сенатор, заблаговременно спустившийся с «трибуны» как только запахло органикой, что-то возмущенно говорил «братьям по разуму» с той стороны машины. Девчонка же, склонив голову, стоя рядом с горящим гробом, прочла христианскую молитву «За упокой», громко, на латыни. Моя мать — католичка, так что подобные вещи я знаю. В толпе начали раздаваться гневные возгласы, запахло жареным (теперь уже в переносном смысле). Охрана возле «Фуэго» выставила стволы на всеобщее обозрение, намекая, что они — ребята серьезные. Но никто из собравшихся не дернулся, все ограничились криками. Девчонка же, показно игнорируя происходящее, дочитала молитву, произнесла финальное «Амэн», неспешно левосторонне перекрестилась, затем спрыгнула с машины, и в сопровождении тут же окруживших ее охранников, невозмутимо пошла назад, к «Инспирасьону».